Когдая впервые увидел Дэнни, она прижимала ботинком шею какого-то придурка ктротуару. Ее “сорок четвертый” — это тяжелый револьвер, но ее рука недрожала, смотрел прямо на его яйца. Она умеет успокоить преступника. Дэнни миниатюрная женщина, и тяжелый черный кожаный ремень с кобурой, дубинкой, фонарем кажутся чудовищно громадными на ее бедрах. Во всемэтом есть что-то сексуальное. Она использует совсем немного косметики иносит маленькие жемчужные сережки. Когда она надевает их с полицейскойфуражкой, значком и формой... А когда я увидел длинные, тщательнонаманикюренные ярко-красные ногти на черной рукоятке револьвера, у менятут же мучительно встал член. Так вот, я спрашиваю: — Вам, наверное, нужна помощь... — Тебя, приятель, только за смертью посылать, — огрызнулась она, бросая на меня неприязненный взгляд. Ее правая рука недрогнула. — Я не на дежурстве — только что сменился. Просто ехал мимо... — Слушай, мужик, — закричал задержанный, — убери эту бешеную суку! Это был черномазый в черном пальто и черной непромокаемой кепочке, слишком тепло одетый для душной сентябрьской ночи в Лос-Анджелесе. Круглые испуганные глаза выкатились на лоб. — Она дурная, мужик! На ней даже жилета нет! Я подстраховал ее, она спрятала револьвера кобуру и за три секунды заковала ему руки, как ковбой на родео. — Этот полицейский жестоко с вами обращался? — спросил я. Парень бросил на меня ошарашенный взгляд. — В чем дело, офицер...? — Бенсон, Дэниела. Патрульная. Холодные голубые глаза. Короткиеплатиновые волосы с намеком на завитки чуть ниже уха, — Я Гаррети, Рэнди. Патрульный. Она не улыбнулась. Эти прелестные губки даже нешелохнулись. Я продолжал: — Я только что с наблюдения, и я ... — Зачем? Наркотики? — спросила она резко, - Да. — Я хотела бы поучаствовать. Можете вы замолвить за меня слово? — Конечно, но я здесь новичок. Я стал полицейским, чтобы покончить сэтим, моя жена умерла от передозировки. Конечно же, взял ее дилера, ноникогда не мог забыть выражения ее лица — полной безысходности. С техпор вот уже четыре года у меня были только случайные связи, я никогдане заводил, да и не хотел заводить ничего похожего на серьезныеотношения. Но когда я встретил Дэнни, что-то щелкнуло внутри. — Дазабудь ты ее, — говорил мне Гаррисон. — Это же снежная королева. У нееледышки на сиськах и снег между ног. — Я попался, Гаррисон, — сказал я.— Парень, каждый неженатый коп из участка — и некоторые женатые тоже — пытались завалить эту стерву, — зудел Гаррисон, — и я тоже. Онпроизнес это таким тоном, будто это было решающим аргументом. Любаяженщина в здравом уме, которая смогла отказатьдвухсопятидесятифунтовому, с отвисшим животом и жирными волосами, красноносому Гаррисону, наверняка должна быть фригидной. — Она незамужем, — продолжал Гаррисон. — Дело в том, я думаю, что оналесбиянка. Понимаешь, это основное препятствие! — Мне кажется, я слышалэтот термин. Мне уже начинало надоедать. Не хочу слушать, когда о нейтак говорят. Я пил с ней кофе два раза. Едва знал ее, но, черт побери, я боготворил ее. Про себя. Вы меня понимаете. И я хотел доказать, чтоГаррисон не прав. Я все еще думал о ней, когда какая-то девушка селарядом и спросила: — Угостишь девушку? Я не оглянулся: — Поищи клиента вдругом месте. Я коп. — А это можно обсудить, — проговорила она. Я взглянул на нее: — Дэнни! Черт! — Что ж, неплохое приветствие для девушки — “черт”. — Извини, я думал, ты... то есть я не ожидал Я удивленно уставился на нее. Она смеялась! Никогда раньше этого невидел. И не только смеялась. Она была в гражданском. Я имею в виду — вженской одежде. Платье с низким вырезом. Пухлая загорелая ложбина. Длинные коричневые ноги из-под короткой юбки. Я не мог поверить своимглазам. Гаррисон тоже. — Ты на задании? — спросил он. — Нет, — ответилаона, — почему? — Забудь о нем, — вмешался я, — что будешь пить? Онапосмотрела на меня: — Давай выйдем. Мы долго целовались прямо у неев дверях. А потом еще поцелуи и исследования руками около холодильника. Ее попка была неправдоподобно идеальной — круглая и горячая под моимируками. Еще две остановки, чтобы поцеловаться и прижаться горячимвосставшим естеством к лобку перед тем, как мы добрались до спальни. Мыпросто упали на кушетку. Она растянулась рядом со мной на кушетке, чокнулась бокалом с шампанским, отпила немного и взглянула на меняснизу вверх, прекрасная и сексуальная. Как раз когда я наклонилсяпоцеловать ее, она спросила: — А ты возьмешь меня в операцию “Набег”? Я поднялся и уставился на нее: Так значит, все из-за этого? А если я скажу - нет? Она смутилась, а потом проговорила: — Нет, вовсе не из-за этого. Онапоставило стакан: — Я покажу вам, офицер, что это значит. Дайте мневзглянуть на вашу дубинку. Она ловко расстегнула мне брюки ивытащила мой прибор. Член с готовностью распрямился, и ее язычокзабегал вдоль него. Потом губы обхватили его кольцом, а язык продолжалусердно трудиться над головкой. Первый раз я кончил ей в рот. Второйраз глубоко в тугое, выдоившее меня влагалище. Она даже не сняла платьядо третьего раза. Эта ночь была хороша. О, да. В конце концов, онадобилась, чтобы ее взяли в операцию “Набег”, и когда нам одновременноприсвоили звание детектива, то можете себе представить, как мыотпраздновали это событие. И как мы накрыли лабораторию по производствукрэка. Было почти два часа ночи. Мы сидели в наблюдательном фургоне, одни. Фургон был окрашен, как множество подобных фургончиков, развозящих всякую ерунду, с непрозрачными окнами — поляризованноестекло, через которое мы снимали телеобъективом. Гаррисон сиделодин в машине, припаркованной за углом, наблюдая за входом с аллеи. Вдоме был один этаж, а весь двор завален кучами банок из-под пива ивинных бутылок. Мы сидели на раскладных стульях, а между нами камера натреноге. Мы без лишних разговоров по очереди наблюдали за домом черезвидоискатель. Может быть, я немного дулся на нее. Я приставал к нейперед этим, в конце концов, весь фургон в нашем распоряжении, — а онаотказала. Она сказала, что это непрофессионально. Мы на дежурстве имогли бы пропустить что-то. Я предложил, чтобы один из нас продолжалнаблюдать, в то время как другой ... — Не оскорбляй мой минет, — сказала она. И была права. Я бы никогда не смог сосредоточиться, когдаона занимается мной. Мелкие уличные торговцы входили и выходили издома. Небольшая кучка покупателей клубилась на углу. На улице былтолько один фонарь и другой фонарь в доме. Кроме этого все вокруг былотихо и темно. А потом в черном “линкольне” подъехали братья Ортега. Ихзаметила Дэнни. Это были Артуро и Хозе Ортега. “Щипцы”, — затаивдыхание, прошептала она так же, как вчера говорила: “Трахай меня, трахай сильнее! ” Я почти заревновал. — Братья Ортега, — сказал я в переговорное устройство, — прямо у нас. У нас был ордер на обоих. Обычно они прятались к югу от границы, ведябизнес через мелкую шушеру. Должно быть, они решили проверить, необманывают ли их дилеры. Я просигналил Гаррисону: — Мне кажется, стоит подождать, пока они выйдут, тогда и возьмем их на пути к машине. — Не играй с этими ребятами, — предупредил Гаррисон, — Ты знаешь, почему они зовут Хозе “щипцами”? Тебя когда-нибудь бралищипцами за яйца? — Как-то раз пробовали. Надо только запроситьподдержку, Гаррисон. Наше радио не очень хорошо достает до центра. — Если мы сможем заставить говорить одного из Ортега, то возьмем линиюРодригеса, — сказала Дэнни, проверяя застежку своего револьвера. Янаблюдал за фасадом и увидел одного из их людей, торопящегося из дома. Он сначала посмотрел в нашу сторону. Прямо на фургон. Потом запустилмотор “линкольна” и подал его к крыльцу. Ортега появились из двери искрылись за машиной. Мы с Дэнни переглянулись. Они знали! Не быловремени ждать подмогу. Я перепрыгнул на водительское сиденье, так резкоповернул ключ, что зажигание завизжало как свинья, рванул через дорогуи перелетел через клумбу, блокируя “линкольн”. У них не было места, чтобы выехать без длительного маневрирования, так что их водилавыскочил из машины, держа “Узи”. Я пригнулся, и козырек надо мнойвзорвался. Сердце страшно забилось: — Дэнни? — Я — о'кей! Я слышал, как сзади хлопнула дверь. С револьвером в руке я открыл пассажирскуюдверь и увидел направленный на меня в упор ствол. У меня не быловремени прицеливаться. Три нажатия на гашетку, и Бог не выдал меня! Еголоб разлетелся красными брызгами. Я вытолкнул тело и выскользнул измашины, перекатился и очутился прямо перед Хозе в желтом костюме сдлинными, заплетенными в косичку черными волосами. Он сжимал“Калашников”, направленный в мою сторону. Это к вопросу о недостаточномвооружении полицейских. “Сорок четвертый” дважды дернулся в руке, проделав пару дырок в канареечном пузе. Было не до того, чтобы думать, как бы взять его живым. “Щипцы” медленно осел, поворачиваясь вокруг оси. Я развернулся к Артуро и увидел, что он удирает на другую сторонуфургона, к Дании. Я сделал какое-то движение — до сих пор непредставляю, как, и проскочил под передком машины. Вот она, стоитпозади фургона в позиции “наизготовку” из учебника. Очередь из автоматаАртуро вспорола землю меньше чем в дюйме от ее ног. Она выстрелилатолько один раз. Большой револьвер вспышкой осветил двор. Артуроостановился, изумленно глядя на нее. Потом он перевел взгляд вниз надырку в груди и упал. Я посмотрел на Дэнни. Она смотрела на меня. Мы решили, что у нас достаточно времени — все равно теперь наша маскировка бесполезна. Мы забрались в заднюю часть фургона и забросили револьверы в угол. Ясодрал с нее блузку, не заботясь о пуговицах. Ее руки дрожали не таксильно, как мои, но она задохнулась, открывая одной рукой мою молнию ирасстегивая свой ремень другой. Конечно, может, это было нескольконеуклюже — ее джинсы спущены до колен, а у меня только расстегнутамолния. Твердые соски торчали в разные стороны из разодранной блузки. Мы, должно быть, выглядели забавно, но чувствовали себя великолепно. Адреналин — это сильнейший возбудитель. Ее киска взмокла еще дотого, как я коснулся ее, а член был как минимум на дюйм длиннее, чемобычно, и тверже, чем ствол моей пушки. Мне даже стало больно отнапряжения, когда я вонзился в нее. Горячие брызги разлетелись из-подмоего могучего поршня по металлическому полу фургона. — Мы чуть не умерли, — прошептала она, лежа на спине и вонзив ногти в мою задницу. Наши значки, спрятанные в нагрудных карманах, ритмично стукались друг одруга, и это возбуждало меня еще сильнее. Ее киска жадно сосала мойфаллос. Жизнь! Это была жизнь, и она рвалась в наших пахах, требуяпризнания. Залп жизни из меня в ее ватину, а потом — когда онаоттолкнула меня, крича “В рот!” — я закончил, разбрызгивая жидкийперламутр по ее жадному язычку. Это длилось недолго, а помощьзапаздывала. К моменту их приезда мы привели себя в порядок. Правда, язабыл одну вещь. Гаррисон ухмыльнулся: — Эй, Гаррети. Ты забыл запереть свой гараж. Я застегнул молнию. — Может, кто-то из них выглянул в окно, — предположил я, — увиделфургон. Я же говорил капитану, что этот дурацкий фургон будет здесь нена месте. — Кончай, — прервала она, — ты знаешь в чем дело. Их предупредили. Позже, у нее дома, мы раздетые лежали в постели с бокалами шампанского. Когда я приподнялся, то пролил шампанское на живот. Не говоря ни словаДэнни нагнулась и слизала все капли. Прошло не меньше получаса, преждечем мы снова заговорили о деле. — Думаешь, они перехватывают наши частоты? — спросил я. — Так уже случалось. — Может быть. А как насчет того случая, о котором ты мне рассказывал? Сам говорил, что там никого не было, кроме пары подростков, которыеничего не знали, и немного дури, чтобы все было похоже на живуюлабораторию. Это что, лаборатория? Они все знали задолго до той ночи иподготовились. Я кивнул. В это не хотелось верить, потому что этоозначает бесконечные запутанные подозрения, которые практическиневозможно доказать. Но кто-то продавал нас, и мы оба знали — кто. — Гаррисон единственный знал, что должно произойти, когда показались братья Ортега. Она кивнула: — Я думала о том же. И он участвовал в арестах по операции “Набег”.Так? — Всегда. Был полностью информирован. — Ну и что мы будем с этимделать? У нас нет настоящих доказательств. — Мы, может быть, моглибы провести эксперимент, — сказал я. — Только переговорим с капитаном ислужбой внутренней безопасности. Позже, когда мы уже засыпали, а свечка у постели превратилась в восковую лужицу, что-то подтолкнуло меня спросить: — Дэнни? А почему тебе так хотелось участвовать в “Набеге”? Она знала, почему я стал заниматься наркотиками. Она знала о моей жене. Но я ничего не знал о ее прошлом. — Как и у тебя, милый, у меня были свои обстоятельства. Я, может быть, расспросил бы ее, если бы сон не сморил меня... Бам-м-м! Разрушительный “баран” (гидравлический домкрат длявыдавливания дверей. — Прим. перев.) смел дверь лаборатории, и четверолучших колов Лос-Анджелеса ворвались внутрь. Я был пятым. Дэнни недолжна была участвовать в таких штурмах, но она была сразу за мной. Наркоманы на полу. Кто-то трахает в углу на грязной подстилке шлюху, дающую за дозу, другие посасывают из своих трубок и даже не обращают нанас внимания. Надрывающийся в углу музыкальный ящик заглушил шум нашеговторжения, так что все были чертовски удивлены. То же и с дилерами, когда мы ввалились в заднюю комнату. Они успели спустить в унитазтолько половину крэка. Осталось не меньше фунта. Один из них — поимени Хервеза, — полагая, что мы не понимаем по-испански, что-тосердито верещал, когда мы арестовывали его, что-то насчет того, что онидолжны были быть защищены от подобного дерьма. Это был узколицыйпарень, неделями не менявший белье. Его запах пробивался даже черезвонь варящегося крэка. Мне пришлось задержать дыхание, когда я надевалему наручники. Дэнни говорит по-испански, она слышала его сетования и произнесла по-испански: — Думаешь, Гаррисон будет вас еще предупреждать? Ему уже платит семья Индио, засранец! В ней пропадала хорошая актриса. Парень растянулся на полу. Тест был, так сказать, позитивным. В другом районе производился арест, о которомГаррисон знал. Когда группа явилась туда, они захватили только горстькрэка и пару мелких дилеров. Мы снова встретились в участке. Гаррисон пришел со своим мелким уловом и вдруг круглыми глазамиуставился на арестованных нами, — Ты, Гаррисон, похоже, удивлен, — сказал капитан Стейн, прикуривая сигарету. Ребята из службыбезопасности уже были там. — Ну, я... Мне никто не говорил об этом... Яхочу сказать... Потом он увидел каменные лица людей из службы безопасности. — Это была идея Гаррети, — продолжал Стейн. — Арест, о котором ты знал, принес только дерьмо. А эти, о которых ты не знал, вернулись с богатымуловом. Очень симпатичное уравнение. — Это клевета. Это случайность. Дэнни вытолкнула вперед Хервезу. Тот выкрикнул ему в лицо: — Предатель! Я выдам им твою задницу на блюдечке. Гаррисон пытался прокричать какие-то предупреждения, но Хервезу ужепотащили в заднюю комнату, где стенографистка запишет его показания. Ему было что рассказать о Гаррисоне. А Гаррисон сломался как марионеткас оборванными нитками. Он выдал нам имя Родригеса, под которым тотприезжал в Штаты. Он выдал его планы и хорошо описал его — фотографииРодригеса не существовало. Мы с Дэнни участвовали во встречеРодригеса в аэропорту. Главными были люди из ФБР. У нас пересохло ворту, когда мы занимали позицию. Потом мы увидели парня, секундами позжепрошедшего через таможню, спокойного, как обычный коммерсант. Это былвысокий, хорошо выглядящий латиноамериканец с узкими усиками, в темном, хорошо выглаженном костюме. Фэбээровцы хотели подождать, пока онвозьмет багаж. Это было глупо. Ни в коем случае он не будет везтикокаин на себе. Но мы делали то, что сказано, — проследовали за ним квыдаче багажа, подождали, пока он возьмет коричневый кожаный чемодан. Потом один из наших рванулся вперед, выхватывая пушку и наручники. Родригес нырнул в толпу, открыв на бегу чемодан и выбрасывая одежду. Онвыхватил из белья что-то черное и блестящее и схватил девочку-подросткас блестящими синими тенями, в футболке и с растрепанными волосами. Онприставил пистолет к ее голове. Бедная девчонка проглотила свою жвачку. Из респектабельного бизнесмена Родригес превратился в заурядногоубийцу. Он пятился к выходу. Агент ФБР вышел вперед: — Эй, давайтепереговорим. — К черту, — ответил тот. Тут из толпы выступила Дэнни: — Привет, Херви. Рада тебя видеть, дорогой! Она выглядела оченьсексуально — блузка расстегнута, лицо накрашено, много помады и широкаясверкающая улыбка. Через руку переброшен плащ. У Родригеса расширилисьглаза: — Дэниела! От удивления он отвел" пистолет от головыдевочки. Дэнни стреляла прямо из-под плаща. Один-единственный выстрел — и пуля прошла через раскрытый рот Родригеса в мозг. Когда она стреляла, с ее лица еще не сошла широкая радостная улыбка. Родригес был мертв, девочка с криком убежала, а налогоплательщики сэкономили кучу денег насудебных расходах. Фэбээровцы были взбешены, а Дэниела только ответила“целуйте мою задницу” и ушла. Я последовал за ней. — Я была замужемза ним восемь лет назад. Около двух дней. Я встретила его на пути вРио. Мы были там на карнавале. Он очаровал меня, и я думала, чтовлюблена. А потом, когда мы поженились, я поняла, на какие деньги онживет. Я сказала, что это не для меня ... Мы шли через зал аэропорта в поисках пункта первой помощи. Она продолжала: — Он отказался отпустить меня. Он изнасиловал меня. Держал менявзаперти и насиловал шесть дней. Потом избил и выбросил на улицу — иисчез. Я развелась и решила стать полицейским. — Чтобы найти его? Вот поэтому ты и подцепила меня — ты слышала о моем прошлом? У нас былочто-то общее. Я хочу сказать, что у тебя был широкий выбор... — Нет. Я подошла к тебе, потому что как-то наблюдала за арестом и видела, как ты высадил дверь. — Многие могут высадить дверь. — Но не так, как ты, — сказала она многозначительно. Она кивнула на дверь пункта первой помощи. Зал, в котором мынаходились, был пуст. Я попробовал дверь — заперто. Я напряг плечи, отошел на шаг и нанес один удар. Один рассчитанный, правильнопоставленный удар. Дэнни ахнула, схватила меня за запястье и втащила вкомнату. Она закрыла дверь, расстегнула молнию и опустилась передо мнойна колени. У меня уже стоял! <!--fontend--><!--/fontend--><!--sizeend--><!--/sizeend--> <!--Правый край--> <!--Левый край--> <!--Текст-->