Добродушный парень

Добродушный парень

Её рот... и глаза, как цветы. Так сложно, оказывается, писать просто. А было так: сижу после рабочего дня в ларьке, приливаю из банкикоктейль "Энергетический", считаю свою и чужую прибыль. Это НиколайПетрович пристроил меня, значит, продавщицей в частную палатку, и задва дня добрые люди упёрли с прилавка и калькулятор, и открывашку, ипачку "Давидофф" супер лёгкие. Жвачку вообще не считаю - сколько еёздесь было, есть и будет, сам хозяин не ведает. Сижу, припиваю, считаю. Ни чёрта не сходится: перепроверяю, перепроверяю, стервенею, значит, а тут она в окошечко стучит. Ну, отодвигаю картонку с "у нас учет", высовываю нос на мороз, офигею от её глаз как цветы и слышу: - Ты глянь на мой народ: минус двадцать, ветрище, буран и вьюга, а они пиво из горла хлещут. Эти мужички непобедимы, согласись. - Чего надо? - спрашиваю, а сама про себя думаю: вот, ведь, блядь, королева, истинная королева: "мой народ, буран и вьюга, непобедимыемужички..." - Дай, - говорит, - ореховой настойки... шоколадку "Вдохновение" и пачку сигарет с ментолом. И возникла у меня к ней симпатия: я-то обычно беру аптечную настойку наржи, закусываю старым пряником, а сигареты так вообще у НиколаяПетровича тихонько таскаю: что Бог пошлёт, тем и рады. - Каких сигарет-то? - уточняю. - Каких-нибудь, - отвечает. Поговорили, называется. А тут и начальник нагороженный подчалил, полгода назад зашился, увлёкся бизнесом, глаза круглые, оловянные, беги, говорит, домой, я сам, говорит, дебит с кредитом сведу, отдыхай. Адыхай, говорит, намаилась, говорит, вижу. А я вижу, эта с глазами на остановке стоит, последний троллейбус ждёт, с ноги на ногу переминается, в своих королевских сапожках мёрзнет. - Как звать-то? - спрашиваю, а сама чуть не расползаюсь на льду вразные стороны: в пакете честно заработанное пиво дзыньк, дзыньк. - Люда, - говорит, а сама своими глазами мою увесистую сумку сканирует. - Чего руки морозить, клади, - распахиваю пакет и приглашающепротягиваю Люде: и ореховая, и "Вдохновение", и с ментолом плывут комне, в пакет, у которого ручки подозрительно растягиваются, вот-вот, глядишь, от натуги лопнут. Ладно, привычные мы... И у неё, понятно, ответная симпатия вспыхивает: почти без слов к моемуподъезду подрулившем, Люда меня под руку придерживает, а сама я озакуске подумываю: шоколадки маловато будет, да и к пиву сладкое неканает. А в лифте Люда сматывает с моей шеи шарф, изящно перекидывает его насвой рукав, расстёгивает на моём кролике пуговицы, улыбается испрашивает: - Утомилась? - Не то слово, - отвечаю, а сама чему-то смеюсь, как я умею, заразительно и дико. Включаю громко любимый альбом "Аукцыона", Люда по-свойски убавляетгромкость до терпимого минимума, сообщает, что отправляется в ванную. Без спроса, без вопроса, без разрешения, а так: ты здесь, дорогуша, колбаски-сырку подрежь, а я вся из себя королева намёрзлась, пойдувсласть под горячий душ. Ну-ну, думаю, щас припьём, устрою тебе весёлуюночь: побегаешь у меня с мокрыми волосами до дежурной аптеки и обратно. Ладно. Ладно-ладно. И стол накрываю по-простому, по-домашнему, гостейникаких мы не ждали, вот, чем богаты: лещ с балкона самодельный(Николай Петрович летом аж за сто первый километр таскался), плавленыйсыр (давно не пробовала, а вчера из своего ларька пару упаковок напробу взяла), батон нарезаю, квашеную капусту выставляю... А своюореховую пусть своим же шоколадом и занюхивает... Что ещё? Ну, разумеется, пятьдесят грамм, из её бутылки... Ничего так, терпимоепойло, только с ароматизаторами перебор. На вкус и цвет, как говорится, товарищей нет. Ну? Ещё одну и пройдёмся по девятой "Балтике" (я ихкаждого номера, кроме безалкогольного, по одной бутылочке прихватила;глядишь, самое светлое и самое лёгкое ещё на утро останется). Уже и забыла про неё, посасываю портер, выползает: халатом моим, разумеется, побрезговала, поверх сисек - махровое полотенце, что едваприкрывает её бритую промежность. Ишь, и пахнет-то не "ЛютикамиПодмосковья", а то ли пачулями, то ли чем-то восточным, сладким иприторным, смесь баньяна с какими-то пряностями для приправ. А глаза по-прежнему грустные, если не сказать печальные, заглядывает в свою сумочку, спрашивает: - Мобила не звонила? - Нет. - Ну и хер бы с ней, - садится, подвигает рюмку к бутылке: мол, ухаживай за мной, наливай и повторяй. Повторили. - Хорошо с тобой, Анька. Легко, - говорит; заглядывает своими глазищами в мои, говорит ещё: - У тебя белки, как смесь талого снега и собачьего дерьма, мутные. - У меня были капли, - объясняю, - Николай Петрович специально для меняпокупал. Но на этой чёртовой работе быстро кончились... А вообще-то яза печёнкой слежу, почти никогда не запиваю, стараюсь толькозакусывать... - Дело не в печени. Дело в позвоночнике. У тебя, подозреваю, застарелыйподвывих. Упала где-нибудь и не заметила, как позвонок сместился... Ишь, какая умная коза встретилась на моём жизненном пути: всё видит, всё знает, щас совет полезный даст. Полезный и невыполнимый. И - точно: - Анька, тебе массаж нужен. Рейки или су-джок. Тайский , на худойконец, но тайский массаж может грамотно сделать только тайскаядевственница. Смотрю на часы и спрашиваю: - Где же я найду настоящую тайскую девственницу? Если через интернетпопробовать... да я боюсь интернета, так попала однажды, до сих порвспоминать стыдно. - Не надо вспоминать. И сомнительных центровых шалав не надо... А надо,- говорит, - осторожно, но основательно пройтись по твоей спине, надозажимы прощупать да все кости на место вернуть... И сама уже берётся за ладонь и начинает свой загадочный су-джок: моифаланги похрустывают, её фаланги похрустывают, от запястья к локтюпробегает волна боли, боль стихает, вспыхивает по новой, стихает, и вотот локтя к плечу бежит ток: фа-фа, фа-фа, фа-фа... Люда берёт другуюмою ладонь: - Сходишь сейчас ополоснёшься, а я разомну, как смогу, твоё одинокое тело. Хмель из головы враз вылетает: сколько живу, сколько общаюсь, нозагадка остаётся загадкой: как люди знакомятся? как предлагают своёдорогое ремесло? Николай Петрович постоянно повторяет: такие времена, что без контракта и предоплаты никто, ради тебя, палец о палец неударит. И следом задаёт безответный вопрос: куда катимся? Нет же, ёжики, есть на Руси бескорыстные люди, есть откуда ждать нежданнуюпомощь. Хотя... может и ошибаюсь. Посмотрим. Жахнула перед ванной ореховой, после ванной - чашку ячменного. Разомлела, разлеглась, Людка-блядюжка на мою попу уселась, махровыеполотенца с кровати на кресло полетели, а её пальцы мне под лопаткизабрались. Ну, всё, думаю, сейчас меня наизнанку вывернут и на просушкуна балкон повесят: скоро узнаю, что значит свежее дыханье Альпийскогоутра. Терплю, терплю не по-детски, в полный рост. Анькины рукираздирают мою кожу от затылка до копчика и обратно. Ещё минут несколькои вообще без кожи останусь. Терплю, не кричу, а мой домашний доктор мнелекцию читает - зубы заговаривает: - Совсем не женское занятие... такой массаж... но ты сама посмотри...где наши мужчинки?.. на морозе синьку с димедролом жрут... А почему?..А потому, Анька, что была всеми забытая и проклятая революция... Самыесмелые... защищая царя и отечество... погибли... Самые светлые умы...свалили... Остались крепкие и честные... но и таких пустили... врасход... Терпи и слушай: крестьян раскулачили и разорили... упорных - растоптали... Пришла война, погибли геройски герои, а бабам осталисьхитрые психи, калеки да серый конвой... Так? А раз так, так вспомни, что случилось с дошедшими до Берлина? Правильно: их распихали полагерям... Вот и думай, какие ухватки у наших хмырей... Сквозь боль понимаю: у моей новой подруги неординарные наклонности. Понимаю, не сопротивляюсь, тихо спрашиваю: - А мы?.. - А мы... - продолжает неутомимая Людмила, - а с нами Бивис и его кореш Бадхед... - С нами, - шепчет на ухо Людмила, - Еже и Петруччо... - Ещё - мексиканские негодяи... - Хрюн и Степашка... - Масяня - Бачинский и Стелавин... - Не глупые, - пытаюсь возразить, - парни. - Парни не глупые, но на кремлёвские деньги согласились быть идиотами... От непонимания приподымаюсь на локтях, но Люда властно прижимает меня к простыням и подушкам: - Всем бакланам сейчас платят только за одно... - А именно? - А именно за откровенный и искренний идиотизм... - У меня Николай Петрович откровенный и искренний идиот, а никаких доплат не получает... - Правильно. Оплачивают только тех, кто изначально не клинические, укого планка (была) выше. Возьмём, к примеру, Киселёва, или Пархоменко, или Черкизова... Хотела сильно возразить, но пальцы Люды побежали от затылка к копчику идальше - к лобку. Побежали-побежали и - в поиске активной точки Джи - смело и быстро провалились... Разговор сам собой оборвался: мифическаяточка ... G приближалась как неизбежное. Я перевернулась на спину. Я, разумеется, никакая не би, но подумала:надо бы её как-то отблагодарить. И за лекцию, и за массаж. За лекцию, конечно, можно и до аптеки пробежаться, взять чего-нибудь полезного, авот за тонкие восточные штучки было бы свинством протянуть обычнуювосковую свечу, что пару-тройку раз не раз выручала меня. Сказать, что эта изощрённая развращённая потаскушка осчастливила меня, не сказать ничего. Будто в сновидении, будто морок на меня напал:вытянулась, смотрю на паутиновые пятна в углах потолка, а сама ведуладонью по её коже - голень, колено, ляжка, бедро, выбритый пах... Будто провалилась за долю секунды в кошмарный омут: да, пах гладковыбрит, а промежность, промежность - кукольная: ни ранки, ни ощутимойщёлки, ни влаги. Ничего! Всё гладко. Гладко и гадко, как у жёлтойпластмассовой куклы! Приподымаюсь на локте, развожу её колени, смотрю, во все глаза пялюсь, но ничего не вижу. Ничего такого, что бывает, чтодолжно быть у женщин, девушек или самых маленьких девочек. Ни дырочки, ни намёка на дырочку. Вот, думаю, и ко мне пришла белочка. Аптечная продавщица накаркала. Николай Петрович сглазил. Новый начальник порчу навёл. - Ты кто? - спрашиваю. - Люда. - Да, но... - Хочешь спросить, как я в туалет хожу? Как писаю и какаю? - Да, да, - говорю, - как же ты писаешь и какаешь? - А вот так: ровно раз в неделю, где-то приблизительно в полночьоткрываются все поры моего тела, открываются поры, и через них выходятвсе шлаки. Проблема в том, чтобы успеть оказаться под душем. А тознаешь, едешь в транспорте, или сидишь с подругой в баре, или с другомв кинотеатре... Можешь себе представить... Вот и сегодня: чувствую, чтодо дома не добежать, вот-вот начнётся, тут ты подворачиваешься, вся изсебя такая одинокая, такая несчастная и вся из себя призывающаякакое-нибудь простенькое чудо... А мне-то со старыми пьянымилесбиянками всегда везло. Такие, как ты, более, что ли, чуткие. Мужиксразу ор поднимет: халат, мол, засрала, сама и отстирывай... А ты... - Халат? - ору, - Засрала?! Мой единственный халат? Молча кивает, глазками своими, как цветы, хлопает и смущённо так, как шестилетняя девочка, улыбается. А на меня слабость нападает - ни рукой пошевелить не могу, ни ногой. Слабость и озноб. - Накрой, - прошу, - меня одеялом. Накрывает и приговаривает: - Спи, Анна, спи. И не думай, что встретилась с белочкой. Я не белка, ине крышка, и не писец. Я - Великая Волшебная Засранка, и посещаю толькотех, у кого не выправлен застарелый подвывих. И я благодарна тебе заприют, за душ, за халат. Мы, надеюсь, больше никогда не встретимся. Иещё надеюсь, что ты завтра грамотно похмелишься и успеешь на свою новуюработу. Как ни странно, но Николай Петрович поверил каждому моему слову. Ондолго слушал, слушал, а на половине третьего флакона признался: - Знаешь, Анюта... Как-то однажды стоял я у аптеки, пересчитывалмелочь, которой ни на какую похмелку и близко не хватало...Пересчитывал мелочь и думал: вот бегут люди, но среди них нет ни одногочеловека. Понимаешь, во всей этой толпе ни одного человека с сердцем. Исам себя успокаиваю: Господь ради трёх праведников пощадил город... Вотты, вот я, но кто же, думаю, третий? - Коля, у тебя мысли путаются. Или у меня. Но я, прости, ничего из твоих слов не понимаю. - Жаль.

Поделиться:

Еще интересные материалы: